“Во всем есть некая доля
неизбежной смерти”.
Мигель де Сервантес
Вещи вращаются, плавая среди мыльных пузырей, а я смотрю на них через
круглое окошко иллюминатора в полном отрешении. Видеть свою одежду так вращаться, без самого
себя там, внутри -- это огромное облегчение. Я этого бы не пережил, однако
смотреть в иллюминатор всегда мне нравилось, особенно на корабле. В принципе, когда штормит,
смотреть в иллюминатор производит тот же эффект если смотреть в окошко
стиральной машины: видишь всплески воды,
пену и предметы, трудно поддающиеся описанию. Разница только в том, что
на корабле тебя постоянно подташнивает.
Тут, в Лиссабоне - куча таких прачечных
самообслуживания. На каждый квартал есть одна. Видно раньше люди либо не
стирали одежду вообще, либо испытывали огномые трудности для этого, потому сейчас тут постоянно тoлчется
народ. Эти прачечные занимают обширые помещения тут нет персонала обслуживания, а все автоматы. Они не
закрываются на перерыв, и ты можешь стирать вещи в любое время дня или даже
ночи.
Прачечная, где я сейчас нахожусь расположена на Руа
Франсиско Рибейро в центре города, куда я пришел выполнить свое небольшое
задание, и говорю небольшое, потому что для повода я принес постирать всего лишь два
кухонных полотенца и ванный коврик. И все Никто не обратил на это
внимание, потому что каждый тут сам по себе, никто не заботится о стирке ближнего. Я
забросил монеты и, прочтя вывески о том что нельзя открывать дверцу во время
стирки, и что фирма не берет на себя ответственность за возможные дефекты
одежды, сел полистать журналы, которые выжили и каким-то удивительным способом
лежали на месте, для того определенном.
Я
давно решил ставить в жизни только высоке цели, заниматься только великими
делами, как Поэзия, Литература, написать хороший роман в пятьсот страниц и тому
подобное, потому что мелкие, как стирка или уборка квартиры, мне совсем не по
силам, и даже тут я такой же недатепа.
Справа от меня села неухоженная мулатка. Она молодо
выглядит, но заметно, что у нее трое или четверо детей и муж весь день на работe. Подальше - два молодых человека
ведут разговор тихим голосом, и я не могу разобрать ни одного слова из их
беседы.
Стены выкрашены в синий цвет, а пол в белый. И вдруг
мне приходит в глову сочинить стих о стиральной машине. Раньше я писал стихи о
любви, о последнем ноябрском цветке, но с того раза, как сочинил целую серию
из шестидесяти стихов о светофоре, любой предмет меня вдохнавляет:
Жить или воплощать в жизнь.
Перекрученая рубашка
Сумашедшие формы и цвета,
Взболтанные в пространстве время,
Взрыхленные и взбитые,
Холодное стекло,
Шум машины,
Растворенный пот,
Пустой запах.
Программа стирки длится шестьдесят минут, я решаю
выйти на улицу, выкурить сигарету и не с того ни с сего испытываю груcть курильщика, и такую странную грусть, на которую
похоже сгрузили пустоту.
А тут недалеко площадь Маркиза де Помбаля, и решаю
обойти ее вокруг, чтобы чем-нибудь занять себя. Иногда на меня без причины находит скука. Сижу, бывает, спокойно читаю или смотрю телевизор и вдруг
начну скучать. Тогда если я дома, то встану, зайду в другую комнату, включу
свет, потом его выключу, вернусь в зал и сяду в то же кресло. В других случаях,
если лето, то поеду отдохну в Коимбу или в Порто, дойду до этилической комы от
сладкого вина… Потом вернусь, включу свет, сяду в свое кресло. Включу телевизор,
и так моя обновленная жизнь сново готова к следующей скуке.
Возвращаюсь
на улицу Франсиско Ривейро, захожу в прачечную, сажусь и понимаю, что мне
противен свет, одиночество. Хорошо, что здесь есть люди: молодая мулатка, два
парня, разговаривающие тихим тоном. Когда я вошел, они жестом поздоровались в
мою сторону. Мне мешает свет. Поэтому мне нравиться ночь. Ночью я чувствую себя
свободным, ночью не царствует ястность реалий, в темноте можно, без особых
усилий, боротся с ними.
Прямо сейчас, сидя здесь, мне вдруг хочется встать
и уйти через дверь и никогда сюда не вернуться. Бросить вещи в стиральной
машине, чтобы потом кто-нибудь нетерпеливый в конце концов достал бы мокрые
тряпки и с отвращением бросил бы их в угол, на пол, а после запихнул бы в
иллюминатор свое грязное барахло.
Лиссабон -- это отвратительный город. Грязный, как
ни стараются его чистить. Забитый туристами, которые все фотографируют, отнимая
то немногое, что осталось духовного в предметах. Уже несколько лет, как терплю
отвращение ко всему и больше не могу так жить. Когда я вижу старый лифт,
ведущий в Верхний город, и очередь туристов у входа в него, меня тошнит. Я
перестал платить комунальные услуги и бросил работу и наконец добился
абсолютного одиночества: eсли
близкие тебя примут за неудачника, то постепенно начнут вытеснять тебя из
своего окружения, а если ты к тому же несчастлив --несчастья отпугивают людей--
то увидишь, как они сами обрекут тебя на изгнание. Когда ты наконец достиг
своей цели, понимаешь, что это не то что ты хотел, но уже поздно. Никогда
больше не сможешь подняться на лифте. В моем случае, еще и за неоплату за свет,
потому что если сосед заметит меня в подъезде, то сразу устраивает скандал. Поднимаюсь пешком
по лестнице.
Когда тебе отключат электричество, чувствуешь, что
в доме царит какое-то особненное душевное спокойствие. Откроешь для себя новую
тишину: без звука мотора холодильника. Люди стучатся в дверь косточками пальцев,
три или четыре удара, в зависимости за чем идут. Читаешь при дневном свете,
что на много полезнее электрического. Глаза тебе за это скажут спасибо, и душа
тоже.
Соседи, при встрече на лестнице, обращаюся ко мне,
чего раньше никогда не было, правда только с оскорблениями; я считал, что если кто нибудь говорит с тобой
в агрессивном тоне, то точно желает тебя обольстить, а они требуют, чтобы
оплатил все долги. Я тогда благодарно улыбаюсь, выхожу на улицу, вздыхаю полной
грудью. Утренний воздух Лиссабона чист и обычно по утрам я стараюсь
прогуливаться, отвлекаясь от жизненный моих мучений.
Иногда я пересекаю весь парк Эдуарда VII от дома до Холодной Батареи[1].
Дойдя до него, трогаю там все, что мне попадется под руку. И делаю это потому,
что мне приходит в голову старое правило о горячей батарее, которому с ранних
лет нас учили родители: “Не трогай горячую батарею, обожжешься!” Ребенок быстро понимал это, правда после того,
как обжигал пальцы, потому что, не смотря на предупреждения, мы не способны не
трогать то, что нам запрещают. И я, как все, получил маленький ожег на двух
пальцах правой руки, и подзатыльнник от мамы. В конце концов, oн -- это оплата за проезд, который все мы платим тут, в Лиссабоне, и в любом
другом уголке земного шара.
Подхожу и смотрю внутрь иллюминатора, как будто
желая обнаружить там внутри дохлую кошку. Ничего подобного, а жаль, развеялись
надежды и иллюзии: там продолжают болтаться мои два кухонных полотенца и старый
ванный коврик. Однако в отражении стекла вижу большие груди мулатки и вспоминаю
замечательную фразу Шопенхауэра, который жил в Лиссабоне некоторое время: “Жить
на земле -- по настоящему ничтожно.”
Если я не ошибаюсь, то похоже, что написал он это как раз неподалекуот
сюда.
У мулатки в ушах вдеты сережки, бижутерия,
имитация небольшого драгоценного камня. Все португальци знают, что драгоценные
камни зародились от извержения божественной спермы в недра Земли.
Сколько раз, будучи в заблуждении, я считал себя
поэтом? Сколько раз я восхлавлял в стихах Лиссабон, не осознавая, что все –
дерьмо? Ведь красота и бесполезность являются искушением для поэтов. Теперь уже все равно, но благодаря
иллюзии я был счастлив все это прошедшее время. Единственно, что теперь имеет для меня
значение -- это проделанный путь и возможность самому избрать его конец. Я осознал таки, что линия
гороизонта, к кототой я стемился, не существует. Она лишь иллюзия, как улица
Гаррет с ее магазинами, где продают кофе в зернах, который я никогда не купил,
но столько раз наслаждался его ароматом, или как синяя стена психиатрического
отделения на Проспекте до Бразиль, больницы, которая сама себя называет “об`ятой
искусством” из-за рисунков на этой стене вокруг корпуса. Там, у стены, однажды
я встретил одного знакомого, который спрoсил меня, продолжаю ли я писать. Вопрос, который меня просто бесит.
Смотрю на часы. Они не идут. Пришел подходящий
момент. Открываю пластиковую бутылку c водoй. Она теплая. Вспоминаю прохладную свежую воду Киоска Площади Аморейрас.
Там я тысячу раз пил кофе... кофе и замечательный суп (это в том баре, что в
конце акведука) и возвращался оттуда пешком домой через сад Эстрелья, снова и
снова.
Ищу в кармане пальто коробочку,
доставшаюся мне в наследство от мамы. Она ее всегда носила с собой с таблетками от давления,
холестерина, сахара. Делаю глоток
воды, смачиваю горло. Открываю коробочку лежат мои две капсулы,
которые приму за один раз. Эти капсулы содержат цианид. Я кладу их в рот на
язык. Оставляю их так несколько секунд, лилея надежду, что они начнут
растворяться. Потом пью воду, и чувствую, как капсулы проходят по горлу. Скоро
они будут в желудке. Если бы у нас в животе было бы круглое окошко, как
иллюминатор, то это было бы просто замечательно, через него можно было бы
проверять, что там все в порядке и на своем месте.
Смотрю через большое окно прачечной, чтобы
попрощаться с Лиссабоном. Молодой человек с бородкой прогуливает по
тротуару собаку, которая писает под дерево. А я постепенно умираю в этой
прачечной, потому что я пришел к заключению, что это самый лучший способ умереть
-- в одиночестве, в тишине, в далекой
стране, в неожиданном странном месте, в прачечной, пока пишу эти глупости.
Одним словом, то, что всегда подразумеваеться, когда говорят: “Cдох, как собака, morrer como un cao”[2]
. По крайней мере в последний момент перестать
притворяться и перестать писать. Должен же я был, когда нибудь, бросить
это к чертовой матери. Потому что писать, даже в Лиссабоне, ни к чему не
приводит.
Из сборника рассказов "ЛИССАБОН" на испанском языке.
Из сборника рассказов "ЛИССАБОН" на испанском языке.
ФРАСИСКО ЛЕГАС
Испанский современный писатель. Мадрид.
Образование: Философия и Антропология. Медицина.
Автор сборников рассказов на испанском языке "Жизни не хватит" (La vida no basta) и повестей "Белый штрих на белом холсте" (Trazo blanco sobre lienzo blanco), "Путь в бездну" (Un viaje hacia el abismo), "Пессоа - человек из ничего" (Pessoa, el señor de la nada), опубликовынные в Издательстве Ирреверентес, (Ediciones Irreverentes), а также "Пустая память", "Принимайте всегда горизонтальное положение", "Осення женщина" и др.
